***
Ах, чайки кружатся над фабрикой,
Слышится колокольный звон.
Я беден, я вычищаю сточные колодцы
В термических залах.
И первый подземный толчок
Я расцениваю как предательство.
Я обнаруживаю прогорклый запах
Природного газа.
Я обращаюсь к бегущим товарищам:
«Который час, дорогие мои?»
Они отвечали: «Прощай, Александр,
Мы погибли, нам нужно идти».
Они провидчески отвечали:
«Ты распрямишься, станешь субподрядчик, Александр!»
Я пританцовывал, обмирая от страха,
Я не был Александром.
***
Мы будто бы спим, и будто бы сон,
И Фридриху чёрного пива несём.
И Фридрих торжественно, неторопливо
Пьёт, как вино, чёрное пиво.
Хмельное молчанье неловко хранит.
На Эльзу Скифлд, волнуясь, глядит.
Мы будто совещаемся, пусть, мол, их –
И оставляем влюблённых одних.
И ждём, и ждём, и ждём до утра,
И она выходит — пойдёмте, зовёт, пора.
А Фридрих спит и дышит покойно, тихо,
Как будто бы обнимает Эльзу Скифлд.
***
Часы звонят, сердяся и пугая,
Мужчина болен, кожа и скелет,
И женщина, как дерево, нагая,
Переломившись, подаёт обед.
Суп фиолетов, сельдь поёт на блюде,
Мужчина вилкой трогает укроп,
И женщина, прикрыв рукою груди,
Глядит в окно, как в мощный телескоп.
Летает сор, вселенная безлюдна,
Ветра гудят и ходят колесом.
Мужчина дышит осторожно, трудно,
И не сопротивляясь, видит сон.
Он спит помногу, сон приходит часто –
Как будто в доме танцы и кутёж,
И он выводит женщину на чарльстон,
И со спины в неё вонзает нож.
***
На нашей Энской улице
Был исправительный дом,
С копьевидною оградою,
Готическим окном.
Там, заградивши проходную,
Дежурил часовой,
И нашу улицу родную
Считал своей родной.
И днём и ночью музыка
Играла в замкнутом дворе,
И заключённые, как девушки,
Пританцовывали при ходьбе.
И взгляд холодный и сторонний
Через барьер не проходил,
И с неба ангелы Господни
Бросали мишуру и серпантин.
***
Камнями девочки играли в бриллианты,
Заканчивалась Тридцатилетняя война,
И словно перочинный ножичек,
По мостовой катилась рыбья голова.
Дальние овраги фосфоресцировали.
Продовольственные склады тщательно охранялись.
Караульные исполняли комические куплеты,
Как будто артисты.
«О, Господи, — шепталися в домах, —
Мы что-то не очень хорошо себя чувствуем.
Мы, в сущности, наповал убиты,
Как подсказывает сердце.
Предназначения судьбы не применяются в точности,
Отсюда страшная неразбериха.
Мы перекувырнёмся и станем Габсбурги,
Нам хочется блистать, кощунствовать».
На заставах ещё постреливали,
Свободные передвижения были запрещены.
В войсках беспрерывно жаловались на самочувствие:
«Мы не очень хорошо себя чувствуем».
***
Филипп выходит. Ночь бедна, убога,
На перекрёстках мёрзнут патрули.
Жизнь не злопамятна, и дальняя дорога
Дрожит и не касается земли.
Филипп кричит. Испуганная птица
Скрипит крылом и светится впотьмах.
Патруль стреляет, воздух серебрится,
И шторы раздвигаются в домах.
И месяц падает, и, видимо, светает,
И нужно знать, и повторять помногу –
Когда Филипп кричит, патруль стреляет,
И все живые, вот что слава Богу.
:
ДВОЕТОЧИЕ: 